Двадцатишестилетний венгр, доктор Игнацы Земмельвейс был назначен в 1844 году ассистентом акушерской клиники Общедоступной больницы в Вене. В первый месяц работы Земмельвейса в клинике из двухсот рожениц умерли тридцать шесть. Земмельвейс пришел в ужас. Он никогда не предполагал, что столько женщин вынуждены платить собственной жизнью за рождение ребенка. Земмельвейс не мог совладать с собой, когда убеждался, что на третий или четвертый день после родов, у рожениц внезапно появлялась высокая температура и через несколько дней они умирали, несмотря на все старания врачей помочь им избавиться от болезни. Еще больше волновало Земмельвейса то, что все врачи, во главе с начальником клиники профессором Клейном, считали это вполне нормальным явлением. По их мнению женщины погибали от „атмосферно-космической" эпидемии, вызываемой невидимыми „миазмами", борьба с которыми совершенно безнадежна. Никто не задумывался над тем, что в соседней клинике этой же больницы смертность была в несколько раз меньше, хотя условия там ничем не отличались от существовавших в клинике руководимой Клейном, разве что во вторую клинику не допускались студенты. Почему же во второй клинике не было „атмосферно-космических миазмов"? Больше двух лет мучился Земмельвейс этим вопросом, непрерывно наблюдая смерть рожениц, пока, наконец, пришел к странному на первый взгляд выводу. Ну, да! В отделении профессора Клейна работают студенты, которые приходят в больницу непосредственно из прозекторской и ухаживают за роженицами, не умыв предварительно рук. Это они разносят заразу. А во второй клинике работают только акушерки, которые не бывают в прозекторской! Значит это он сам, Земмельвейс, и студенты, работающие в клинике, повинны в смерти стольких женщин! О своем предположении Земмельвейс сказал профессору Клейну и потребовал, чтобы все врачи и студенты перед тем, как приступить к работе в акушерской клинике, тщательно мыли руки и несколько ми­нут держали их в хлорной воде. Старый профессор недоверчиво улыбался, слушая фантастические требования молодого ассистента, но выслушал его мольбы и выдал соответствующее распоряжение. Ведь мытье рук помешать никому не может! И что же? Уже в первый месяц после внедрения правила о мытье рук, смертность в акушерской клинике профессора Клейна снизилась до двух женщин на сто рожениц, тогда как перед тем составляла около 20 процентов. Земмельвейс торжествовал победу! Как вдруг, спустя примерно год, в клинике произошел новый ужасный случай. Разрешения от бремени ждали тринадцать женщин, лежавших на койках водном ряду. Казалось, им ничто не грозит, ведь весь персонал тщательно моет руки перед работой в клинике. И все же двенадцать женщин одна за другой умерли. В живых осталась только одна, крайняя в ряду, с которой Земмельвейс обычно начинал обход. У нее был нарыв, к которому Земмельвейс прикасался руками, когда обследовал большую. После нее он переходил к остальным женщинам в ряду. Видимо, он сам стал причиной их смерти! Он задним числом пришел к выводу, что не только трупные препараты могут вызвать родильную горячку; причиной заболевания может быть и гнойное воспаление живого человека! Земмельвейс немедленно распорядился применять дезинфекцию рук перед каждым обследованием пациентки. Несмотря на то, что в 1848 году в клинике Земмельвейса из почти трех с половиной тысяч рожениц умерли только сорок пять, Земмельвейсу пришлось долго убеждать врачей следовать его примеру. Велика заслуга Земмельвейса перед человечеством. Это он предложил применять асептические средства в акушерстве. Умер Земмельвейс в 1863 году, в Будапеште.

 

Дело началось с того, что в 1849 году немецкий физиолог Арнольд Бертольд опубликовал результаты своих исследований по пересадке половых желез. О том, что эти железы каким-то образом влияют на жизненные функции организма, было известно давно, потому что обычай кастрации животных, а иногда и мальчиков, существовал с незапамятных времен. Петухи после кастрации превращаются в каплунов: они перестают петь, постепенно теряют гребни. Бертольд пересаживал каплунам половые железы других петухов и убеждался, что это предохраняет их от превращения в каплунов и позволяет сохранить все признаки самцов. Поскольку Бертольд знал, что нервы, соединяющие половые железы петухов с остальным организмом, были перерезаны, он пришел к выводу, что половые железы выделяют в кровь какое-то неизвестное вещество, оказывающее влияние на весь организм животного. Так были открыты железы внутренней секреции. Спустя шесть лет после сообщения Бертольда, французский физиолог Клод Бернар, описывая работу печени, назвал гликоген, выделяемый печенью и поступающий в кровь — „внутренним секретом", в отличие от наружного секрета, то есть желчи, поступающей в желчный пузырь. Исследования Бертольда были надолго забыты. Только лишь спустя сорок лет о них вспомнил Шарль Эдуар Броун-Секар, уроженец города Порт Луи на острове св. Маврикия, принадлежавшего Франции. Броун-Секар родился в 1817 году. Медицинское образование начал в Соединенных Штатах Северной Америки, но в 1838 году переехал в Париж, где получил диплом доктора медицины. Броун-Секар стал специалистом по нервным заболеваниям, причем занялся в основном болезнями спинного могза. Непрерывно пополнял свои знания в университетах Англии и Америки. В Англии он даже некоторое время работал в больнице для людей разбитых параличом. Однако предметом особого интереса со стороны Броун-Секара пользовались исследования состава крови, животного тепла и таинственных желез, разбросанных по всему организму, назначение которых во многих случаях было еще совершенно неизвестно. В 1869 году Броун-Секар был назначен профессором нейрологии на медицинском факультете Парижского университета. После смерти профессора Клода Бернара, в 1878 году, стал руководителем кафедры физиологии в Коллеж де Франс. С тех пор он посвятил все свое время и внимание исследованиям все еще таинственных желез: надпочечников, щитовидной железы и в особенности половых желез. В 1889 году, в возрасте семидесяти двух лет, Броун-Секар на заседании Биологического общества в Париже сообщил, каким образом он восстановил физические и психические силы, ослабление которых чувствовал несколько лет. Для устранения симптомов старения оказалось достаточным сделать несколько уколов вытяжки из раздавленных половых желез морской свинки. Лекция могучего на вид старика с буйными волосами едва тронутыми сединой, со здоровым, загорелым лицом, окруженным седеющей бородой произвела на собравшихся большое впечатление. Лектор напомнил ученым сообщения Бертольда и Бернара, сделанные несколько десятков лет назад о забытых медициной железах внутренней секреции. Открытие Броуна-Секара казалось настолько поразительным и великим, что промышленность стала выпускать в массовом порядке вытяжку из половых желез животных, которая под названием „Сперматина" быстро завоевала признание в лечении болезней старческого возраста. Умер Броун-Секар в 1894 году, оставив после себя свыше пятисот печатных трудов. Несмотря на то, что мы теперь считаем влияние вытяжки из половых желез на самочувствие Броуна-Секара делом скорее самовнушения, чем физиологического действия, все же можем отнести этого ученого, автора многочисленных работ, посвященных функции желез внутренней секреции, к числу основоположников новой отрасли медицины, науки о внутренней секреции в организме, которая под влиянием греческого языка получила название эндокринологии.

 

 

Еще в середине прошлого столетия среди хирургов господствовало убеждение, что жизнь человека на операционном столе подвергается большей опасности, чем на поле брани. В хирургических отделениях многих госпиталей смертность достигала 60 процентов оперируемых больных, особенно при ампутации конечностей. Английский хирург Эриксен считал огромным достижением, что в руководимом им отделении смертность не превышала 25 процентов. Причина столь трагической статистики заключалась в господствовавшей в больницах эпидемии послеоперационной горячки, которая всегда кончалась смертью больного. Было замечено, что болезнь эта встречается только в больницах и редко поражает больных, оперируемых на дому. Поэтому эта болезнь получила название „больничной горячки" Следует напомнить, что еще в середние XIX века больницы выглядели совершенно иначе, чем теперь. В палатах, никогда не проветриваемых и не убираемых, царили грязь и смрад. Больные лежали на койках, расставленных близко одна от другой, причем пациенты с высокой температурой и гноящимися ранами зачастую лежали рядом с только что перенесшими операции, или готовящимися к ней больными; выздоравливающие лежали рядом с умирающими. Не в лучшем состоянии были и операционные залы. В центре, как правило, стоял обыкновенный стол, иногда из неоструганных досок; в углу на табурете стояла миска с водой, в которой врачи после операции мыли окровавленные руки. Инструменты висели в шкафчиках на стенах, откуда их брали без всякой стерилизации. Вместо ваты употребляли корпию, то есть клубки нитей, вырванных из старого полотняного белья, иногда вообще не стиранного. Хирурги приходили в больницу всегда в одной и той же одежде, до предела загрязненной кровью и гнойными выделениями, что не только никого не удивляло, но даже представляло предмет гордости, потому что служило доказательством большого опыта, которым обладал владелец грязного сюртука. Нет сомнения, что перегруженность больниц, отсутствие какой-либо заботы об изоляции пациентов, заболевших больничной горячкой, от еще здоровых людей, весьма способствовали распространению заразной болезни. Но, разве только это? Выдающийся венский хирург прошлого столетия, Теодор Бильрот, пришел к выводу, что главной причиной больничной горячки и высокой смертности от нее, является царившая в больницах грязь. В отделении, которым руководил Бильрот, смертность пациентов достигала 42 процентов. Бильрот распорядился производить ежедневно тщательную уборку всех помещений больницы. Один раз в неделю все палаты поочередно освобождались от больных и коек; палаты проветривали, вытирали пыль с мебели, тщательно убирали и мыли полы. Операционный зал убирали и мыли ежедневно, после операции. Кроме того, Бильрот порвал с традицией грязных сюртуков. После многочисленных ходатайств и не без борьбы, добился от дирекции больницы белых кителей для врачей, притом в таком количестве, какое было необходимо для ежедневной перемены всеми врачами. По примеру Земмельвейса распорядился, чтобы все хирурги перед операцией обязательно мыли руки в хлорной воде. Таким образом, Бильрот был одним из первых сторонников асептики в хирургии. Все эти мероприятия в значительной степени уменьшили послеоперационную смертность в больнице, но Бильрот все же не мог до конца изжить случаи заболевания послеоперационной горячкой. Этого добился несколько позднее выдающийся французский химик Луи Пастер, который для борьбы с микробами применил высокую температуру, прежде всего выпарку хирургических инструментов, то есть повсеместно применяющуюся теперь стерилизацию. Это, впрочем, нисколько не уменьшает заслуг Бильрота, который первый ввел в больницах чистоту в общепринятом значении этого слова и, кроме того, одел врачей в белые халаты, в которых теперь ходит весь медицинский персонал любой больницы. Бильрот был превосходным хирургом. Разработал приемы хирургии горла и гортани. С успехом осуществлял резекцию желудка при операционном лечении рака. Великий русский хирург, Н. И. Пирогов, высоко ценил Бильрота и когда сам тяжело заболел, консультировался с ним, Бильрот бывал в России. Ивестно, что именно он делал операцию знаменитому русскому поэту Н. А. Некрасову. Бильрот умер в 1894 году.

 

 

Николай Иванович Пирогов родился в Москве в 1810 году. Шестнадцатилетним мальчиком поступил на медицинский факультет Московского университета. Получив диплом, еще несколько лет учился заграницей. Благодаря выдающимся способностям, Пирогов в возрасте всего лишь двадцати шести лет был избран профессором Дерптского университета (ныне Тартусский университет), откуда через несколько лет был приглашен в Петербург, где возглавил кафедру хирургии в Медико-хирургической Академии. Одновременно Пирогов стал во главе организованной им клиники госпитальной хирургии. Поскольку в обязанности Пирогова входило обучение военных хирургов, он занялся изучением распространенных в те времена хирургических методов. Многие из них были им в корне переработаны; кроме того, Пирогов разработал ряд совершенно новых приемов, благодаря чему ему удавалось чаще, чем другим хирургам, избегать ампутации конечностей. Один из таких приемов до настоящего времени называется „операцией Пирогова". В поисках действенного метода обучения, Пирогов решил применить анатомические исследования на замороженных трупах. Спустя несколько лет такого изучения анатомии. Пирогов издал атлас под заглавием „Топографическая анатомия, иллюстрированная разрезами, проведенными через замороженное тело человека в трех направлениях" и тем положил начало новой науке, ставшей основой операционной хирургии. В 1847 году Пирогов уехал на Кавказ в действующую армию, так как хотел проверить в полевых условиях разработанные им операционные методы. На Кавказе он впервые применил перевязку бинтами, пропитанными крахмалом. Крахмальная перевязка оказалась удобнее и прочнее, чем применявшиеся раньше лубки. В 1855 году, во время Крымской войны, Пирогов был главным хирургом осажденного англо-французскими войсками Севастополя. Здесь он впервые в мировой практике применил гипсовые повязки и эфир для наркоза в полевых условиях. Во время осады Севастополя, для ухода за ранеными, Пирогов воспользовался помощью сестер милосердия, часть которых приехала на фронт из Петербурга. Это тоже было нововведение, так как до этого женщины не принимали участия в военных действиях. Но важнейшей заслугой Пирогова является внедрение в Севастополе совершенно нового метода ухода за ранеными. Метод этот заключается в том, что раненые подлежат тщательному отбору уже на первом перевязочном пункте; в зависимости от тяжести ранений одни из них подлежали немедленной операции в полевых условиях, тогда как другие, с более легкими ранениями, эвакуировались в глубь страны для лечения в стационарных военных госпиталях. Поэтому Пирогов по справедливости считается основоположником специального направления в хирургии, известного как военная хирургия. Несмотря на героическую оборону Севастополя, город был взят осаждающими, и Крымская война была проиграна. Отсталость царской России, продажность чиновничества, бездарность верховного командования, осуществляемого князем Меньшиковым, была основной причиной поражения. Вернувшись в Петербург, Пирогов доложил об этом царю Александру II, который, однако, не поверил словам великого врача и патриота. Пирогов попал в немилость и был сослан в Одессу на должность попечителя Одесского учебного округа. Десять лет спустя, когда после покушения на Александра II в России усилилась реакция. Пирогов был вообще уволен с государственной службы даже без права на пенсию. В расцвете творческих сил Пирогов уединился в небольшом, принадлежавшем ему имении, где умер в 1881 году. Он только два раза выезжал из деревни: первый раз в 1870 году во время прусско-французской войны, будучи приглашен на фронт от имени Международного Красного Креста, и второй раз, в 1877—1878 г.г. — уже в очень пожилом возрасте — несколько месяцев работал на фронте во время русско-турецкой 65 войны.

 

 

В том году, когда умер Земмельвейс, английский хирург Джозеф Листер предложил мероприятия, направленные на полное прекращение заболеваний больничной горячкой в госпиталях. Джозеф Листер родился в 1827 году. Учиться медицине начал в семнадцатилетнем возрасте в Лондонском университете. Листер с первых дней заинтересовался хирургией и новой тогда наукой — бактериологией. Позже Листер говорил, что в самом начале своей карьеры хирурга он задумался над тем, почему открытые переломы, когда обнажаются кости, заживают медленнее и хуже, чем закрытые. Открытые переломы часто кончались гангреной и смертью пациента, тогда как закрытые таких осложнений не давали. Когда Листер был профессором в Глазго, преподаватель химии Эндрюсон обратил его внимание на совершенно новые тогда исследования Пастера в области брожения и гниения. Пастер утверждал, что эти явления вызывают бактерии, которые всегда находятся в окружающем воздухе. Доводы Пастера показались Листеру убедительными. Они прекрасно объясняли причину осложнений при заживании открытых переломов. А ведь больничная горячка тоже чрезвычайно напоминала процессы ферментации и гниения. Листер решил применить какое-нибудь средство, которое, уничтожая бактерии носящиеся в воздухе, предохраняло бы больных от заражения. В те времена хорошо были известны противогнильные свойства карболовой кислоты. Если полить даже слабым раствором карболовой кислоты, иначе фенолом, нечистоты и сор, можно уничтожить их неприятный запах. На этом основании Листер заключил, что фенол убивает бактерии. А когда убедился, что фенол ускоряет образование струпа, он без колебаний решил испытать его для предохранения послеоперационных ран от заражения бактериями. Следует, однако, сказать, что перевязка ран бинтами, пропитанными карболовой кислотой, применялась до Листера; на несколько лет раньше Листера такие перевязки предложил французский аптекарь Лемер. Листер делал перевязки бинтами, пропитанными концентрированным раствором фенола. Пластыри, пропитанные фенолом, были невелики, Листер только покрывал ими рану, но, поскольку образовавшийся на ране сухой струп быстро отпадал, Листер применил широкие пластыри, перекрывавшие не только рану, но и часть здоровой кожи вокруг нее. Однако это вызывало раздражение кожи и Листер стал применять вместо концентрированного, слабый раствор фенола. Наряду с пластырями, пропитанными карболовой кислотой (фенолом). Листер внедрил в практику обычай хранения хирургических инструментов в растворе фенола, и по примеру Земмельвейса строго придерживался правила тщательно мыть руки перед началом каждой операции. Метод Листера принес прекрасные результаты. Хотя ему и не удалось полностью изжить послеоперационное заражение, но раны заживали скорее, а осложнения стали встречаться значительно реже. Позже Листер применил еще один способ защиты операционного поля от бактерий. В 1871 году он применил ручные пульверизаторы, с помощью которых слабый раствор карболовой кислоты распылялся так, чтобы во время операции руки хирурга, его инструменты и все пространство вокруг раны орошалось мельчайшими капельками раствора. Предложенный Листером способ пульверизации нашел не только сторонников, но и противников. Впрочем, и сам Листер скоро отказался от пульверизации. Оказалось, что создаваемый пульверизаторами карболовый туман раздражал ткани раны, мешал хирургу хорошо видеть оперируемое поле, затруднял работу. Кроме того, непрерывное соприкосновение рук хирургов с раствором фенола приводило к тяжелым поражениям кожи на руках. Несмотря на это, нельзя преуменьшить заслуги Листера в медицине, так как он является несомненно основоположником антисептики, то есть борьбы с бактериями. Следуя примеру Листера, врачи стали применять и другие антисептические средства. Некоторые из них, например препараты йода и сулема, применяются до наших дней, хотя и потеряли первоначальное значение, уступив место более совершенным средствам.

 

 

Юзеф Дитль родился в Подбуже, в семье мелкoгo галицийского чиновника. Первоначальное образование получил в школе города Самбора, находящегося недалеко от места рождения Дитля, потом учился в Тарнуве и Новы-Сонче, куда был переведен его отец. Это было время, когда австрийские власти стремились онемечить население Галинии, и учеников, говоривших по-польски, наказывали розгами. За свою приверженность к родному языку немало побоев вытерпел и маленький Юзеф. Выдержав экзамен на аттестат зрелости, Дитль поступил на философский факультет Львовского университета, но вскоре перевелся в Венский университет. В 1828 году он получил там диплом доктора медицины, и начал частную практику в одном из пригородов Вены. Через несколько лет получил должность ассистента в клинике внутренних болезней профессора Йозефа Шкоды и одновременно стал работать в клинике патологической анатомии у известного в те времена в Вене профессора Карла Рокитански. Венская медицинская школа оказала сильное влияние на взгляды Дитля. Он, например, всю жизнь придерживался мнения, что врач обязан подробно изучать организм больного, и, что успех лечения зависит от тщательного обследования пациента и постановки правильного диагноза. В одном из своих трудов, написанном в 1845 году, Дитль писал, что: „ медицина не может ставить перед собой задачу найти эликсир жизни, чудесным образом исцелять больных и делать бессмертным то, что смертно по природе. Медицина должна стремиться к всестороннему изучению человеческого организма, исследовать условия его развития, следить за тем, как он существует, болеет, выздоравливает и умирает... Но, по­скольку лечение всегда привлекало и становилось 69 срочным во время болезни, причем откладывать лечение было опасно, врачи обыкновенно приступают к лечению не особенно заботясь об изучении причин страданий". Дитль относился весьма скептически к несовершенным способам лечения, применявшимся в его время в медицине, и утверждал, что забота о больном должна, в основном, сводиться к укреплению его природных сил. Теперь, когда медицина располагает мощными средствами лечения болезней, трудно согласиться с подобными взглядами. Однако необходимо отдать должное Дитлю как горячему стороннику изучения причины любого болезненного состояния. По­этому Дитль по справедливости считается одним из самых выдающихся польских врачей XIX столетия. В 1851 году Дитль был приглашен на должность профессора медицины и анатомической патологии в Ягеллонский университет в Кракове, и спустя десять лет был избран ректором этого университета. Его заслуги в деле развития старейшего польского высшего учебного заведения весьма велики. Одновременно, в 1861 году Дитль был избран депутатом Галицийского сейма, в котором был сторонником полной автономии Галиции и вел борьбу за введение в школах польского языка. За это австрийские власти преждевременно, а именно в 1865 году, уволили Дитля и перевели на пенсию. Однако Дитль не прекратил свою врачебную и общественную деятельность. В 1866—1874 годах он был избран президентом города Кракова, и проявил большую заботу о санитарном состоянии города, расширил водопроводную и канализационную сети. К его политическим достижениям следует отнести разработку принципов школьной реформы в которой Дитль выдвинул требование повышения уровня обучения и ограничения в школах влияния церковников. Много внимания уделял Дитль курортам Галичины, в основном Крынице, великолепное развитие которой во второй половине XIX столетия во многом осуществилось благодаря стараниям Дитля. Своим развитием обязаны Дитлю также такие курорты как Жегестув, Щавница, Рабка и Ивонич. Дитль разработал систематизацию польских минеральных вод и источников, и считается отцом польской бальнеологии. Дитль — автор многочисленных научных трудов. Дожил до глубокой старости. Умер в Кракове в 1878 году.

 

 

Рудольф Вирхов родился в 1821 году в бывшем городе Шифельбейне в Пруссии в семье мелкого землевладельца. В шестнадцатилетнем возрасте поступил в Берлинский медицинский институт, который окончил в 1843 году. Спустя четыре года, в возрасте всего лишь двадцати шести лет, работая в должности прозектора одного из крупнейших берлинских госпиталей, получил докторскую степень. В это же время он основал научный журнал „Архив патологической анатомии", который быстро завоевал огромную популярность в Европе, и сыграл крупную роль в развитии медицины в XIX столетии. Первые годы научной работы Вирхова совпали с быстрым прогрессом цитологии, или науки о клетках. Ученые убедились, что в здоровых органах животных нередко можно встретить дегенеративные клетки, и в то же время, в почти совершенно разрушенных болезнью тканях, встречаются вполне здоровые клетки. На этом основании Вирхов стал утверждать, что деятельность организма представляет собой сумму деятельности составляющих его клеток. Только клетка, по утверждению Вирхова, является носительницей жизни. И одновременно также носительницей болезни, так как болезнь это тоже жизнь, только в изменившихся условиях. В этом заключается существо учения Вирхова, названного им клеточной патологией.Вирхов был первым ученым, который сделал правильное заключение, что всякая клетка может образоваться только из другой клетки. В 1849 году двадцативосьмилетний молодой врач, Вирхов, возглавил кафедру патологии в Вюрцбурге, а через несколько лет был приглашен в Берлин. Здесь он и провел всю остальную жизнь. Вирхов является основателем школы физиологов, утверждавших, что любой организм состоит из суммы самостоятельных клеток, причем жизнь этого организма является суммой жизни всех клеток. Таким образом, Вирхов рассматривал организм как нечто разделенное на отдельные части, живущие собственной жизнью. Вирхов считал болезни результатом конфликтов внутри своеобразного общества клеток. Хотя еще в XIX столетии была доказана ошибочность теории Вирхова, все же эта теория определяла известный прогресс в развитии медицины, и позволила понять причины многих заболеваний, в частности, механизм возникновения раковых опухолей, этого бича человечества. Теория Вирхова удовлетворительно объясняет также причины воспалительных процессов и роль в этих процессах белых кровяных телец.Вирхов был не только крупным ученым, но и политиком, ведшим борьбу за прогресс в медицине и санитарной гигиене населения. В 1862 году, избранный депутатом парламента, Вирхов стал инициатором ряда реформ в области гигиены и социального обеспечения. Итак, например, его заслугой является строительство канализации в Берлине, что было совершенно необходимо, так как в одном только 1861 году в Берлине умерли от холеры 20 тысяч человек. Во время франко-прусской войны 1870—1871 года Вирхов организовал полевые госпитали в небольших бараках, стараясь избе жать большого скопления раненых для предупреждения заболеваний больничной горячкой. Идея организации специальных санитарных поездов для эвакуации раненых тоже принадлежит Вирхову.В 1880 году Вирхов, в качестве депутата Рейхстага, был горячим противником политики Бисмарка. Интересно, что еще в молодых годах, во время командировки в Верхнюю Силезию, для установле­ния причины царившей там эпидемии „голодного" тифа, Вирхов посетил Рацибуж, Рыбник, Пщину и ряд окрестных деревень после чего написал отчет, в котором ярко отобразил нищету и санитарную отсталость местного польского населения, потребовав для него улучшения условий существования, врачебной помощи и организации просвещения. Этот отчет Вирхов опубликовал в журнале, редактором которого состоял. Умер Вирхов в 1902 году в возрасте 81 года.

 

 

1860 году, когда Вирхов достиг вершин научной славы, в далекой Москве, малоизвестный тогда врач написал в своей докторской диссертации, что: „животная клетка, являясь самодовлеющей единицей с анатомической точки зрения, лишена этой самостоятельности в физиологическом отношении: в данном случае ее значение таково же, как и внешней среды, то есть межклеточного вещества. По этой причине теория клеточной патологии, в основе которой лежит физиологическая самостоятельность клетки, неправильна по существу". Врачом, который посмел опровергнуть теорию великого Вирхова и, одновременно, связал клетку с окружающей средой с точки зрения физиологических факторов, был Иван Михайлович Сеченов. Сеченов родился в 1829 году в дворянской семье. По желанию родителей должен был посвятить себя военной службе. Поэтому поступил в Главное инженерное училище в Петербурге и окончил его в 1848 году. Некоторое время служил в саперных войсках, но вскоре вышел в отставку и в возрасте 21 года поступил на медицинский факультет Московского университета. После окончания университета выехал за границу для продолжения образования. Находясь в Германии, некоторое время слушал лекции Мюллера, а потом — его знаменитого ученика Дюбуа-Реймона. Цикл прослушанных лекций вызвал у Сеченова интерес к исследованиям, что отразилось на всей его последующей жизни. Уже его докторская диссертация, опубликованная в 1860 году, положила начало расцвету русской физиологии, которая несколько лет спустя придала новое направление всей медицине. Поэтому Сеченова называют основоположником русской школы физиологов, давшей миру таких выдающихся ученых, как Иван Петрович Павлов, Климент Аркадьевич Тимирязев и др. Сеченов занялся исследованием нервной системы. Славу выдающегося ученого ему принес труд, напечатанный в 1863 году под заглавием „Рефлексы головного мозга". В этой работе Сеченов доказал наличие общих черт духовной и телесной жизни и установил, что психическая жизнь человека и, в основном, его сознание является результатом деятельности клеток головного мозга. Сеченов кроме того утверждал, что психика и характер человека только в незначительной степени зависят от врожденных свойств, а на самом деле являются результатом воспитания в самом широком значении этого слова. Сеченов справедливо считал, что европейское воспитание в культурной среде представителей народностей, таких как негры или японцы, считавшиеся тогда неполноценными, может превратить их в совершенно полноценных членов любого высокоразвитого общества.Статья Сеченова возбудила огромный интерес не только среди ученых, но и в кругах всей русской интеллигенции. Статью передавали из рук в руки, по вопросам затронутым в ней велись ожесточенные споры в самых элегантных салонах. Взглядами Сеченова больше всего интересовалась прогрессивная часть русской молодежи, которая с энтузиазмом воспринимала свободолюбивые идеи, идущие с Запада, и отзвуки освободительной борьбы поляков. Поэтому нет ничего удивительного, что революционные взгляды Сеченова на духовную жизнь человека вызвали опасения царских властей, которые, не располагая формальными поводами к запрещению исследований Сеченова, сочли за лучшее помешать его научной карьере. Этим следует объяснить то, что Сеченов — несмотря на всеобщее признание его научных заслуг — был в 1871 году назначен профессором физиологии в провинциальном Одесском университете, откуда был переведен в Петербург только через пять, лет. И наконец в возрасте шестидесяти двух лет, в 1891 году, Сеченов получил назначение в Московский университет, пользовавшийся мировой славой. Умер Сеченов в 1905 году. За несколько месяцев до смерти был избран действительным членом Российской Академии Наук, членом-корреспондентом которой состоял с 1869 года.

 

 

Эмиль Дюбуа-Реймон родился в Берлине. Его отец был выходцем из Швейцарии и приехал в Берлин в поисках работы. Счастье благоприятствовало ему и, добившись назначения на высокую должность, он получил возможность дать хорошее образование детям, предоставив им полную свободу выбирать себе профессию по желанию. У Эмиля был старший друг, врач, работавший в институте анатомии и физиологии. По настоянию друга Эмиль поступил на медицинский факультет и еще во время обучения решил заняться научной деятельностью. Вскоре Эмиль получил должность ассистента в Институте, в котором работал его друг. Руководителем института был тогда профессор Иоганн Мюллер — гордость Берлинского университета. Мюллер занимался многими вопросами физиологии, и все явления, происходящие в животном организме, пытался научно обосновать. Мюллер был одним из сторонников и создателей теории о некоей „витальной силе", которая якобы управляет всеми жизненными отправлениями организма. Мюллер поручил своему ассистенту разработку темы, которая весьма интересовала физиологов с тех пор, как Гальвани в 1786 году проделал свои опыты с сокращающимися мускулами лягушки. Дюбуа-Реймону было поручено исследовать влияние электрического тока на нервы. Дюбуа посвятил этим исследованиям несколько лет и вскоре после получения докторской степени опубликовал в 1843 году труд под заглавием: „Очерки по исследованию так называемого лягушечьего тока и электродвигательных рыб", посвященный известным тогда электрическим явлениям в живых организмах. Труд этот положил начало современной электрофизиологии. С этого времени Дюба-Реймон посвятил вопросам электрофизиологии всю остальную жизнь. Крупнейший его труд „ Исследования по животному электричеству" печатался постепенно на протяжении 1848—1860 годов. Это была первая попытка оценки работоспособности тканей на основе происходящих в них элек­трических явлений. Дюбуа-Реймон разработал и описал метод, позволяющий определять состояние мускулов и нервов на основании их реакции при возбуждении электротоком. Он первый употребил электрический ток в качестве лечебного средства. Нынешние врачи, применяя диатермию, или устанавливая диагноз на основании показаний электрокардиографа, в значительной мере пользуются открытиями Дюбуа-Реймона.Несмотря на то, что Дюбуа-Реймон был любимым учеником Мюллера и занял после него место в Берлинском университете, он весьма энергично противился взглядам своего учителя на существование ,, витальной силы". Дюбуа-Реймон считал, что все проявления жизни в живых организмах зависят исключительно от физических и химических явлений. В одном из писем к своему другу он писал, что: „ в организме действуют исключительно физико-химические законы; если с их помощью не все можно объяснить, то необходимо, используя физико-математические методы, либо найти способ их действия, либо принять, что существуют новые силы материи, равные по ценности физико-химическим силам". Дюбуа-Реймон интересовался многими отраслями знания и не раз публично высказывал свои взгляды на различные научные вопросы. В 1872 году на съезде естествоиспытателей в Лейпциге он прочел знаменитый доклад „ О границах естествознания", в котором, в частности, заявил, что люди при исследовании тайн жизни неоднократно вынуждены сознаваться в неведении, говорить „не знаю", но должны примириться с мыслью, что и в будущем „не будут знать". И хотя пределы познания различных явлений с того времени значительно расширились, все же фраза из доклада Дюбуа-­Реймона: - ignoramus — ignorabimus, то есть „не знаем и не будем знать", вошла в поговорку по отношению к тайнам природы.

Далее